Ужасное молчание в каменоломне сменилось более знакомым, уютным молчанием, просто-напросто отсутствием звука.
Освобожденные Они съежились, прижавшись к меловой скале, и во все глаза смотрели на него.
– Все нормально, – проговорил Адам тихо. – Пеппер? Венсли? Брайан? Вернитесь сюда. Все нормально. Все нормально. Я теперь все знаю. И вы должны мне помочь. Иначе все это произойдет. По правде произойдет. Если мы что-то не сделаем, произойдет.
Водопроводная система в Жасминовом Домике напрягалась, гремела и поливала Ньюта душем из воды цвета легкого хаки. Но она была холодной. Вероятно, это был холоднейший холодный душ, который Ньюту довелось в жизни принимать.
Ничего хорошего душ не сделал.
– Красное небо, – проговорил он, вернувшись. Чувствовал он себя слегка маниакально. – В полпятого дня. В августе. Что это значит? Типа радует моряков, скажешь? В смысле, если красное небо на закате радует моряка, то что еще нужно для счастья человеку, управляющему компьютерами на супертанкере? Или красному вечернему небу радуются пастухи? Никогда не могу вспомнить.
Анафема взглянула на штукатурку в его волосах. Душ ее не смыл; он ее просто намочил и распространил, так что казалось, что на Ньюте белая шляпа с волосами.
– Неплохая шишка у тебя, наверное, – бросила она.
– Нет, это когда я головой об стену ушибся. Знаешь, когда ты…
– Да, – Анафема задумчиво выглянула в разбитое окно. – Ты бы сказал, что оно цвета крови? – спросила она. – Это очень-очень важно.
– Нет, этого бы я не сказал, – ответил Ньют, поезд мыслей которого временно сошел с рельс. – Не то чтобы крови. Более розовый. Вероятно, из-за грозы в воздух куча пыли попала.
Анафема перебирала карточки «Прелестных и аккуратных пророчеств».
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Пытаюсь найти связанный со всем этим текст. Я все еще не могу…
– Не думаю, что это нужно, – отозвался Ньют. – Я знаю, что значит остальное на карточке 3477. Я это понял, когда я…
– Как это – ты знаешь, что значит?
– Я это по пути сюда видел. И не надо так кричать. У меня голова болит. То и значит, что видел. Это над воротами вашей военно-воздушной базы написано: «Мир – наша профессия». Они перед базами всегда такое пишут. Знаешь, типа: Эс-Эй-Си, Крыло номер 8657745, Кричащие Голубые демоны, Мир – Наша Профессия. Или что-то подобное. – Ньют сжал голову руками. Эйфория определенно уходила. – Если ты права, там прямо сейчас какой-то сумасшедший все ракеты к запуску готовит и открывает окна запуска. Или как там их называют.
– Нет там ничего такого, – ответила Анафема твердо.
– Ну да? Я фильмы видел! Назови хоть одну вескую причину, по которой ты можешь быть так уверена.
– Там нет никаких бомб. Или ракет. Здесь все это знают.
– Но это же военно-воздушная база! На ней есть взлетно-посадочные полосы!
– Но они же для обычных транспортных самолетов и не более того. Все, что у них есть – оборудование для связи. Радиостанции и что-то подобное. Совершенно никакой взрывчатки.
Ньют уставился на нее.
Взглянем на Кроули, мчащегося со скоростью 110 миль в час по М40 в сторону Оксфордшира. Даже самый невнимательный наблюдатель заметил бы несколько странных деталей в его облике. Стиснутые зубы, к примеру, или исходящий из-за его очков тусклый красный свет. И машина. Уж машина-то точно о многом говорила.
Кроули начал путешествие в своем «Бентли», и будь он проклят, если и закончить его в своем «Бентли» не собирался. Теперь даже самый сдвинутый на машинах человек, у которого есть пара собственных водительских очков, не смог бы сказать, что эта машина – старый «Бентли». Уже нет. Он даже не смог бы сказать, что это машина когда-то была «Бентли». Лишь на пятьдесят процентов у него была бы уверенность, что это вообще когда-либо было машиной.
Для начала, на ней не осталось краски. Может, она все еще и была черной там, где не была ржавого, размазанного красно-коричневого цвета, но это был тусклый черный цвет угля. Она путешествовала в своем собственном огненном шаре, как космическая капсула, прошедшая очень трудный вход в атмосферу.
Вокруг металлических ободов колес осталась тонкая оболочка из превратившейся в корку, расплавившейся резины, но если учесть, что каким-то образом эти ободы находились в дюйме над поверхностью дороги, то это особо дела не меняло, все равно они двигались ровно.
Машина должна была развалиться много миль назад.
Именно то, как трудно было ее удерживать в стабильном состоянии, и заставляло Кроули сжимать руль, ответная же реакция биополя красила его глаза в ярко-красный цвет. И еще приходилось все время помнить, что нельзя начать дышать.
Так отвратительно он себя с четырнадцатого века не чувствовал.
Атмосфера в карьере теперь была подружественней, но все еще напряженной.
– Вы должны помочь мне с этим разобраться, – говорил Адам. – Люди уже тысячи лет пытаются разобраться, но нам надо разобраться прямо сейчас.
Они кивнули – нужно, так разберемся.
– Понимаете, дело в том, – продолжал Адам, – дело в том, это как – ну, вы знаете Жирного Джонсона.
Они кивнули. Все они знали Жирного Джонсона и членов другой шайки Тадфилда. Они были старше и не самые приятные. Редкая неделя проходила без схватки.
– Ну и, – говорил Адам, – мы всегда побеждаем, так?
– Почти всегда, – поправил его Венслидэйл.
– Почти всегда, – согласился Адам. – И…
– По крайней мере, более, чем в половине случаев, – прервала его Пеппер. – Потому что помните, какой шум поднялся по поводу вечеринки стариков в деревне, когда мы…