Добрые предзнаменования - Страница 80

Сержант успешно поборол желание помахать в ответ.

Полицейский констебль наполовину залез в полицейскую машину, говоря по радио.

– … рифленое железо и рыба, блокирующие южное направление М6 примерно в полумиле на север от развилки десять. Нам придется всю южную дорогу закрыть. …Да.

Дождь полил с удвоенной силой. Маленькая форель, чудом пережившая падение, начала энергично плыть в сторону Бирмингема.

– Это было замечательно, – сообщил Ньют.

– Отлично, – откликнулась Анафема. – Каждый себя почувствовал чудесно.

Она встала с пола, оставив свою одежду разбросанной по ковру, и ушла в ванную.

Ньют повысил голос.

– Я имею в виду, по-настоящему замечательно. По-настоящему, по-настоящему замечательно. Всегда надеялся, что будет, и было.

Слышался звук бегущей воды.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Душ принимаю.

– А.

Он малой частью мозга задумался, всем ли надо потом душ принимать, или только женщинам. И было у него подозрение, что как-то это связано с бидетами.

— Знаешь что, – проговорил Ньют, когда Анафема вышла из комнаты, укутанная пушистым розовым полотенцем. – Можем еще раз это проделать.

– Нет, – ответила она, – не сейчас.

Она закончила вытираться, начала поднимать с пола одежду и беззастенчиво надевать ее. Ньют, мужчина, всегда готовый полчаса подождать освобождения кабинки для переодевания в бассейне, лишь бы не раздеваться в присутствии другого человеческого существа, был несколько шокирован и весьма возбужден.

Кусочки ее тела появлялись и исчезали, как руки фокусника; Ньют все пытался сосчитать, сколько у нее сосков, и не мог, что ж, на самом-то деле ему было наплевать.

– Почему же нет? – спросил Ньют. Он собирался заметить, что это может занять совсем немного времени, но внутренний голос посоветовал этого не делать. Он весьма повзрослел в короткий период времени.

Анафема пожала плечами, что довольно трудно сделать, когда натягиваешь узкую черную юбку.

– Она сказала, мы это только раз сделали.

Ньют два или три раза открыл рот, а затем бросил:

– Не было этого. Проклятье, не было. Это она не могла предсказать. Не верю я в это.

Анафема, уже полностью одетая, прошла к своей картотеке, достала одну карточку и передала ему.

Ньют прочел ее, покраснел и отдал обратно, плотно сжав губы.

Дело было не только в том факте, что Агнес знала и рассказала все с помощью самого понятного кода: на протяжении веков различные Прибборы на полях написали маленькие ободрительные комментарии.

Она передала ему сырое полотенце.

– Вот, – бросила она. – Побыстрей давай. Мне надо сэндвичи сделать, и мы должны приготовиться.

Он взглянул на полотенце.

– Это для чего?

– Для твоего душа.

А. Так это было то, что делали и женщины, и мужчины. Он был доволен, что сумел с этим разобраться.

– Но быстренько там все делай, – повелела она.

– Почему? Нам отсюда надо уйти в ближайшие десять минут, пока не взорвалось здание?

– О, нет. У нас есть еще пара часов. Просто я большую часть горячей воды уже использовала. У тебя в волосах куча штукатурки.

Последний, утихающий порыв ветра от грозы дул вокруг Жасминового Домика, а Ньют, стратегически держа перед собой сырое розовое полотенце, более не пушистое, отправился, принимать холодный душ.

Во сне Шедвелла, он витает высоко в воздухе над деревенской лужайкой. В ее центре находится огромная куча щепок от деревьев и сухих веток. В центре кучи деревянный столб. Мужчины, женщины, дети стоят вокруг на траве, глаза их ярки, щеки розовы, они ждут, они взволнованны.

Неожиданная кутерьма: десять человек идут по лужайке, ведя красивую женщину средних лет; должно быть, она очень даже возбуждала в молодости, и в спящее сознание Шедвелла заползает слово «живая». Впереди нее идет солдат Охотников на Ведьм Ньютон Пульцифер. Нет, это не Ньют. Этот человек постарше, и одет он в черную кожу. Шедвелл с одобрением узнает древнюю униформу майора Охотника на Ведьм.

Женщина залезает на костер, закидывает назад руки, и ее привязывают к столбу. Костер зажигают. Она говорит что-то говорит толпе, но Шедвелл слишком высоко, чтобы услышать, что же. Толпа собирается вокруг нее.

«Ведьма, – думает Шедвелл. – Они сжигают ведьму». В нем это вызывает теплое чувство. Это было правильное положение вещей, так и должно быть. Так было задумано.

Только…

Теперь она прямо на него смотрит и произносит:

– И тебя это тоже касается, старый ты глупец безумный.

Только она скоро умрет. Сгорит, умрет. И, Шедвелл понимает в своем сне, это ужасный вид смерти.

Пламя поднимается выше.

А женщина смотрит вверх. Она прямо на него глядит, хоть он и невидим. И она улыбается.

А потом раздается жуткое «бабах».

«Гром раздался», – подумал Шедвелл, проснувшись – и у него было не желающее исчезать ощущение, что на него по-прежнему кто-то смотрит. Он открыл глаза, и тринадцать стеклянных глаз глядели на него с разных шкафов будуара мадам Трейси, глядели с разных смутно различимых лиц.

Он отвернулся, и взглянул в глаза кого-то, внимательнейше на него глядящего. Это был он сам.

«Ох, – подумал он в ужасе, – это один из тех случаев, „вне-тела-своего“, я вижу тело свое, в этот раз я, точно, помер…».

Он делал бешеные движения пловца, чтобы достичь своего тела, а затем, как это всегда бывает в таких случаях, все стало понятно.

Шедвелл мигнул и задумался, зачем кому-то может захотеться приладить зеркало на потолок спальни. Он пораженно покачал головой.