— Да, – согласился Жестокое Обращение с Животными. – И все они темные очки носят, даже когда не надо.
– Поедание такого плавленого сыра, который течет, и это проклятое, тупое Безалкогольное Пиво, – бросил Вещи, Которые Правильно Не Работают, Даже Когда Их Хорошенько Пнешь. – Ненавижу его. Что за смысл в выпивании этой штуки, если потом не блюешь? Эй, только что подумал. Можно опять поменять, так чтоб я был Безалкогольным Пивом.
– Нет, конечно, ты не можешь, – ответил Серьезные Телесные Повреждения. – Уже раз менял.
– В общем, – закончил Барано. – Вот почему хочу быть По-Настоящему Крутыми Людьми.
– Ладно, – согласился его лидер.
– Не пойму, почему я Безалкогольным Пивом быть не могу, если хочу…
– Заткни пасть.
Смерть, Глад, Война и Загрязнение продолжали на своих мотоциклах ехать к Тадфилду.
И Серьезные Телесные Повреждения, Жестокое Обращение с Животными, Вещи, Которые Правильно Не Работают, Даже Когда Их Хорошенько Пнешь (Но Тайно Безалкогольное Пиво) и По-Настоящему Крутые Люди ехали с ними.
Был мокрый и ветреный субботний день, и мадам Трейси себя очень оккультно чувствовала.
На ней было ее свободное платье, на плите стояла кастрюля, полная брюссельской капусты. Комнату освещал свет свечей, каждая из которых была аккуратно помещена в горлышке покрытой воском бутылки из-под вина, каковые стояли в четырех углах ее гостиной.
На ее сеансе присутствовали еще три человека. Миссис Ормерод из Белзайз Парка, в темно-зеленой шляпе, что вполне могла в прошлой жизни быть цветочным горшком; мистер Скроджи, худой и изможденный, с бесцветными глазами на выкате: а также Джулия Петли из «Волосы сегодня», парикмахерской на Хай-стрит, только вышедшая из школы и уверенная, что она-то весьма, весьма оккультна. Чтобы усилить свои оккультные аспекты, Джулия стала носить слишком уж много превосходно сделанных серебряных украшений и слишком уж интенсивно подкрашивать глаза зеленым. Ей казалось, что выглядит она мистической, мрачной и романтичной, и так бы и было, снизь она свой вес еще на тридцать фунтов. Она была убеждена, что у нее анорексия, поскольку каждый раз, когда глядела в зеркало, и вправду видела толстушку.
— Можете соединить руки? – попросила мадам Трейси. – И должно стоять полное молчание. Мир духов очень чувствителен к вибрациям.
– Спросите, там ли мой Рон, – бросила миссис Ормерод. У нее челюсть была как кирпич.
– Обязательно, дорогая, но пока я контакт устанавливаю, вы должны молчать.
Последовало молчание, прерванное урчанием живота мистера Скроджи.
– Простите, дамы, – пробормотал он.
Мадам Трейси за годы Приоткрывания Вуали и Исследования Тайн узнала, что две минуты – правильная длина времени сидения в молчании, ожидая контакта со стороны Мира Духов. Больше, и они начинали беспокоиться, меньше – и они считали, что это не стоит заплаченных денег.
Она составляла в голове список покупок.
Яйца. Латук. Унция сыра для готовки. Четыре помидора. Масло. Упаковка туалетной бумаги. Не забыть, у нас почти кончилась. И такой славный кусочек печенки для мистера Шедвелла, бедный старичок, жаль…
Время.
Мадам Трейси отбросила голову назад, позволила ей упасть на одно из плеч, затем опять подняла – медленно. Глаза ее были почти закрыты.
– Теперь она опускается, – услышала она шепот миссис Ормерод Джулии Петли. – Ничего необычного, волноваться не надо. Она просто для себя Мост На Другую Сторону делает. Скоро подойдет ее дух-проводник.
Мадам Трейси здорово раздражили эти нежелательные комментарии, и она низким голосом застонала.
– Оооооо.
Потом проговорила высоким, дрожащим голосом:
– Ты здесь, мой дух-проводник?
Она немного подождала, чтобы повысить напряжение. Моющая жидкость. Две банки вареных бобов. Да, и картошка.
– Гау, – проговорила она низким, хриплым голосом.
– Это ты, Джеронимо? – спросила она себя.
– Это, э, я, гау, – ответила она.
– С нами сегодня новый член круга, – сообщила она.
– Хау, мисс Петли? – проговорила она в роли Джеронимо. Она всегда понимала, что духи-проводники из индейцев были необходимы, а имя ей очень нравилось. Она это объяснила Ньюту. Она, понял он, ничего про Джеронимо не знала, а он был слишком добросердечен, чтобы ей сообщить.
– О, – пропищала Джулия. – Счастлива познакомиться.
– Мой Рон там, Джеронимо? – спросила миссис Ормерод.
– Гау, скво Берил, – откликнулась мадам Трейси. – О, здесь так, э, много, э, бедных потерянных духов, э, стоящих в очереди к, э, двери в мой вигвам. Может, ваш Рон среди них. Гау.
Мадам Трейси годы назад выучила свой урок, и теперь разговор с Роном допускала лишь в самом конце. Если она так не делала, Берил Ормерод занимала весь оставшийся сеанс, говоря покойному Рону Ормероду все, что с ней произошло с прошлой их маленькой беседы. («…итак, Рон, младшенькая нашего Эрика, Сибилла, ну, ты бы ее теперь не узнал, макраме занялась, а Летиция наша, знаешь, старшая дочь нашей Карен, стала лесбиянкой, но это в наши дни нормально, и диссертацию пишет о фильмах Серджо Леоне с точки зрения феминисток, а Стэн наш, знаешь, близнец нашей Сандры, я тебе о нем в прошлый раз говорила, выиграл турнир по дартс, что славно, мы все думали, он такой маменькин сынок, а еще крыша сарая прохудилась, вода на землю не стекает, но я с последним сыном нашей Синди поговорила, он строителем работает, он в воскресенье придет поглядит, и да-а, это мне напомнило…»).
Нет, Берил Ормерод и подождать может. Вспыхнула молния, почти сразу за ней где-то вдалеке прогрохотал гром. Мадам Трейси достаточно гордо себя почувствовала, словно сама была за это ответственна. Это даже лучше, чем свечи, создавало чувство нереальности. Это чувство – основа всего медиумства.