Для ангельской компании или демонской породы размер, форма и расположение частей – это то, что можно менять.
В настоящий момент Кроули очень быстро спускается вниз по телефонной линии. ДЗЫНЬ.
Кроули на скорости, близкой к скорости света, прошел через две телефонных станции. Хастур был чуть сзади него: в четырех или пяти дюймах, но при таких размерах Кроули достаточно оторвался от преследователя, чтобы ему было спокойно. Конечно, это пропадет, когда он выйдет на другом конце линии.
Они были слишком малы, чтобы издавать звуки, но демонам для разговора звуки не обязательны. Он слышал, как сзади него Хастур орал:
– Сволочь! Я тебя поймаю. От меня не убежишь!
ДЗЫНЬ.
– Где бы ты ни вышел, там выйду и я! От меня не сбежишь!
Кроули меньше, чем за секунду, промчался через двадцать миль кабеля.
Хастур был лишь чуть сзади. Надо быть очень, очень аккуратным – весь расчет построен на этом – сейчас все зависит от времени.
ДЗЫНЬ.
Это был третий звонок.
«Что ж, – подумал Кроули, – пора».
Он неожиданно остановился и поглядел, как мимо него промчался Хастур. Хастур повернулся и…
ДЗЫНЬ.
Кроули промчался назад по телефонной линии, пролетел сквозь пластиковую оболочку и тяжело дыша материализовался в полный рост в своей комнате отдыха.
ЩЕЛК.
В его автоответчике стала поворачиваться стоящая там пленка. Потом раздался сигнал и, когда поворачивалась пленка приходящих сообщений, голос из динамика прокричал после сигнала:
– Так! Что?… Проклятый ты змий!
Начал мигать красный огонек сообщений.
Загорелся, потух, загорелся, потух, загорелся, потух, как малюсенький, красный, разозленный глаз.
Кроули очень хотелось, чтобы у него было побольше святой воды и времени, чтобы подержать в ней кассету, пока не растворится. Но достаточно опасным оказалось достать даже то количество, что ушло на смертельную ванну для Лигура, он долгие годы держал ее на всякий, хотя даже ее присутствие в комнате лишало его покоя. Или… или, может быть, да, что произойдет, если он положит кассету в машину? Он сможет опять и опять проигрывать Хастура, пока тот не превратится во Фредди Меркьюри. Нет. Может, он и сволочь, но это даже для него слишком!
Послышалось ворчание дальнего грома.
Он не мог терять время.
Ему некуда было идти.
Но он ушел. Он сбежал вниз, к своему «Бентли» и помчался в сторону Вест-Энда, словно за ним гнались все демоны ада. Да так и было, в общем-то.
Мадам Трейси услышала, как по ступенькам медленно поднимался мистер Шедвелл. Поднимался он медленней, чем обычно, и каждые несколько шагов останавливался. Обычно он поднимался по ступенькам так, словно каждую из них ненавидел.
Она открыла свою дверь. Он прислонился к стене на лестничном пролете.
– Ой, мистер Шедвелл, – спросила она, – что вы со своей рукой сделали?
– Отойди от меня, женщина, – простонал Шедвелл. – Я своих сил не знаю.
– Почему вы ее так держите?
Шедвелл попытался отступить прямо в стену.
– Отойди, я тебе говорю! Я за себя не ручаюсь!
– Что с вами стряслось, мистер Шедвелл? – спросила мадам Трейси, пытаясь взять его за руку.
– Ничего! Ничего!
Она ухитрилась схватить его за руку. И он, Шедвелл, бич зла, не смог противостоять своему затаскиванию в ее квартиру.
Он никогда в ней раньше не был, по крайней мере, не во сне. Его сны нарядили ее в шелка, богатые драпировки и то, о чем он думал, как о славно пахнущих живчиках. На самом деле, была занавеска из шариков на входе в кухоньку и лампа весьма неумело сделанная из бутылки кьянти, поскольку представление мадам Трейси – как и Азирафаила – о том, что модно, застряло где-то в районе 1953-го. И в середине комнаты стоял стол, на нем лежал бархат, а на бархате, хрустальный шар, который все больше становился источником заработка мадам Трейси.
– Думаю, вам стоит прилечь, мистер Шедвелл, – бросила она голосом, который не допускал никаких споров.
Он был слишком напуган, чтобы протестовать.
– Но юный Ньют там, – пробормотал Шедвелл, – плененный языческими страстями и оккультными проделками.
– Что ж, я уверена, он знает, что с ними делать, – ответила на это мадам Трейси, в душе которой была гораздо более близкая к реальности картина того, что происходит с Ньютом. – И я уверена, ему бы не понравилось то, что вы тут себя мучаете. Прилягте-ка лучше, а я сделаю нам обоим по чашечке чая.
Она исчезла, и пощелкали шарики, когда она через них проходила.
Неожиданно Шедвелл, как он смог сообразить, несмотря на развалившиеся, разбитые нервы, оказался один на кровати греха, и в тот момент он был не способен решить, лучше это, на самом деле, или хуже, чем быть не одному на кровати греха. Он повернул голову, чтобы оглядеть окрестности.
Представление мадам Трейси о том, что эротично, произрастало из дней, когда молодые мужчины думали, что к передней части женской анатомии крепко приделаны надувные мячи, когда после слов о том, что Бриджит Бардо – сексуальный котеночек, никто не засмеялся бы, когда и вправду существовали журналы с названиями вроде «Девочки», «Смешки» и «Подвязки». Где-то в этом котле вседозволенности подхватила она идею, что мягкие игрушки в спальне создают интимную, кокетливую атмосферу.
Какое-то время Шедвелл смотрел на большого, изношенного плюшевого мишку, у которого не было одного глаза и было драное ухо. Вероятно, звали его как-нибудь вроде мистер Баггинс.
Он повернул голову в другую сторону. Посмотреть далеко ему помешал чехол для пижам в форме животного, которое могло быть псом, но могло быть также и скунсом. Оно весело усмехалось.